Этот материал - Щекиной Светланы Станиславовны, заведующей кафедрой педагогики Поморского государственного университета.

Буторина Т.С., Щекина С.С.

Поморская семья. Архангельск. 1998.

Образ жизни поморской семьи 18-19 веков

Разновременность заселения берегов, их разобщенность и разная степень самосознания, определявшая границы брачных связей, опасность морских промыслов, создававшая постоянный перевес женского - с определенного возраста - населения над мужским, длительный отход мужчин на промыслы и относительная свобода женщин - все эти особенности социо-культурной и экономической среды Поморья XVIII-XIX веков предопределили форму, состав, структуру и специфику внутрисемейных отношений.

Образ жизни поморской семьи был тем образовательным и воспитательным пространством, в котором из поколения в поколение формировались, передавались, сохранялись и развивались традиции и обычаи. Эта микросреда способствовала как стихийному, так и целенаправленному формированию личности помора. Особая сила влияния этих традиций и норм состояла в том, что ребенок с самого раннего детства осваивал их незаметно для самого себя, естественно и просто, намного раньше, чем начинал поним ть их содержание и смысл.

Одной из главных особенностей Поморья было то, что вплоть до начала XX века здесь традиционно сохранялась "большая" семья, составлявшая по данным Т.А.Бернштам [29] около 70%. Большой местные жители называли неразделенную семью, состоящую из нескольких семей женатых братьев, живших с родителями и их холостыми детьми под одной крышей.

Широкое распространение большой семьи в Поморье было обусловлено как сохранением пережиточных патриархально-родовых форм общежития русского сельского населения, так и спецификой северного промыслового хозяйства, которое несравнимо удобнее было вести большим, спаянным сознанием своего единства коллективом. Это обеспечивало сравнительно высокий уровень производительности труда, достигаемый за счет централизации средств производства и многочисленности людей. С. Зобков в статье "Поморская деревня, ее жизнь и нужды" подчеркивает непоколебимость в Поморье семейных традиций, "здесь не трудно встретить в каждой деревне, как несколько женатых братьев со своими семьями живут нераздельно; нам случалось видеть, что иная семья достигает 20 человек. Все члены такой семьи живут сообща, сообща заводят суда для мурманского промысла и снасти, вместе промышляют и вместе справляют домашние нужды и благосостояние этих семей, по сравнению с благосостоянием семей разделившихся, гораздо выше" [30].

"Семьи были большие - пятибратчина, существовала одна пудовая квашня, 11-12 хлебов, житников пекли в день", "жили большими семьями, не делясь. На ночь, на чистой половине избы, против печного угла, расстилали солому, покрывали домоткаными полотенцами и ложились в ряд", "семьи большие до 32 человек, женатые братья с женами и детьми" [31].

Еще одним подтверждением широкого распространения на Поморье большой семьи может служить отрывок из поморской песни:

"Уж как отдали младу на 17 году,

Выбрали семейку немаленькую,

Что немалую семейку -невеличенькую:

Только свекор да свекрова,

Да четыре деверька,

Две золовушки - белы лебедушки,

Да две тетушки - стары бабушки"[32].

Абсолютное преобладание "большой семьи" в Поморье вплоть до начала XX века наводит на мысль о том, что здесь эта форма семьи являлась максимально удобной и выгодной. "Большая семья" представляла основную, исходную хозяйственную . - производительную и потребительскую - ячейку сельской общины во всех речных и во многих морских рыбных промыслах, а в некоторых случаях - в морском зверобойном промысле, солеварении и сельском хозяйстве.

Большая поморская семья состояла из нескольких поколений, находившихся в разных отношениях между собой в зависимости от социального и половозрастного состава. Жизнь, обычаи и обряды, а также поведение членов большой семьи регламентировались нормами всего общинного коллектива и присущей ему культурной традицией. Община как социальный институт, выступающий гарантом нормального функционирования и воспроизводства крестьянской семьи, строго следила за соблюдением старинных семейных устоев, обычаев и обрядов. В целом эти нормы соответствовали общерусским представлениям, а коррективы были обусловлены особенностями хозяйственного уклада и некоторыми историко-культурными различиями по берегам.

В области брачно-семейных отношений у северно-русского крестьянства господствовало обычное право. Центральной фигурой в составе поморской семьи являлся отец. По мнению П.С.Ефименко, "отец семейства - не только глава его, но и господин, повелитель в особенности по отношению к женскому полу", "отец имеет больше прав над детьми, чем мать . Он управляет имуществом детей самостоятельно, даже безотчетно относительно доходов", "дедовское все во власти отца, имеющего право употребить его, как угодно"[33].

Главу семейства поморы называли по-разному: "хозяин", "старшой". " Главой семьи считается отец женатых братьев - старшой, после его одряхления или смерти главой становился старший брат"[34]. Нередко отца называли "сам", а его жену "самой". А.Подвысоцкий в "Словаре областного архангельского наречия в его бытовом и этнографическом применении" приводит следующие данные: "Большина - старшинство, главенство в доме, власть старшого. Отсюда: «большак» - хозяин в доме, распорядитель хозяйства; а также: "Большичанье - право, власть, распоряжение, управление. В семьях, складывающихся из нескольких семейств, если все заодно наживают деньги и расходуют их на общие нужды, - за всем этим наблюдает один из семьи, называемый: "набольшой "[35].

А.А.Чарушин об обязанностях главы семейства в статье "Имущественные отношения в крестьянской семье" писал следующее: "Обязанности большака сложны и требуют большого опыта. На нем лежит забота о всем хозяйстве и о материальном обеспечении семьи. - "Как ляжешь спать-то, - говорить иной из них, - так рано-то и не уснуть, пока не раздробишь всего дела на завтрашний день; башкой-то начнешь прикидывать, кому какое дело дать, кого куда послать". - Особенную заботливость, по народным понятиям, большак должен проявлять в отношении малолетних детей, чтобы они были сыты, обуты, одеты и имели теплый угол, а с течением времени, когда подрастут, были приучены к труду и к крестьянским работам. Дай-ка им вырасти да набаловаться, так работа-то медведем покажется", - заявляет, например, большак насчет воспитания детей. Но наиболее трудною задачей его, несомненно, является необходимость поддержания семейной дисциплины и своего авторитета, особенно в больших, неразделенных семьях"[36].

По А.А.Чарушину, отец-большак - полный и основной контрольный распорядитель общего имущества. От него зависят всякого рода сделки и операции, он входит в долговые обязательства от семьи, может увеличить и свести его совершенно на нет, если в этом случае не натолкнется на вмешательство схода; он распределяет работы между отдельными членами семьи, отправляет их на заработки, отдает в работы, даже против желания, дает согласие, по своему усмотрению, на женитьбу или замужество детей, на выдачу им отдельных паспортов, на раздел, выдел, а также судит и наказывает членов семьи. Впрочем, право наказывать до "пинков" и "затрещин" включительно он применяет только к малолетним и подросткам, со взрослыми же считает достаточным ограничиваться наставлениями и выговорами. Такая обширная власть большака сохраняется однако лишь в исключительных семьях, где авторитет родительской власти еще удержался или где семья состоит из малолетних детей. В большинстве же случаев, когда сыновья начинают подрастать, отец советуется с ними во всех важных делах и не предпринимает ничего рискованного без их согласия. В некоторых местностях старшой приобретал действительно большую власть, распоряжаясь даже специфически женскими домашними делами и регулируя поведение взрослых детей: приготовление пищи, распорядок дня, гуляние сыновей и дочерей. "Например, в Варзуге на Терском берегу отец поднимал семью утром, отдавая распоряжения о еде, отпуская дочерей на беседы и даже сам плел им косы" [37].

То есть, по мнению П.С.Ефименко, глава поморской семьи имел освященную старинной традицией власть над всеми членами семейного коллектива, право распоряжения общим имуществом и полномочия по юридическому представлению перед общиной и внешним миром.

Однако, широкие права отца-домохозяина, как распорядителя общественным имуществом, заключают в себе и элемент ограничения его власти. Таким является та ответственность, которую несет глава семьи за целость находящегося в его распоряжении имущества. Эта ответственность не выражается внешне в каких-либо определенных нормах, но ее существование не подлежит сомнению. Ярче всего она обнаруживается в тех случаях, когда бывший глава семьи лишается своей власти по управлению хозяйством и последнее передается в руки жены или кого-нибудь из сыновей. "Причиной такого снятия власти с большака-родителя является чаще всего "расточительность" его и "нерадение к поддержанию своего хозяйства"[38]. Здесь совершенно ясно высказывается условный характер власти отца-домохозяина; она признается членами семьи лишь до тех пор, пока охраняет благосостояние семьи, как целого; раз последнее условие нарушено, глава семьи не может претендовать на сохранение власти в своих руках, и если он не согласен добровольно удалиться от дел, то семья может принудить его к тому, прибегнув к содействию суда или общества. Однако семья редко прибегает к жалобам на отца, т.к. по народным понятиям такие жалобы считаются "большим срамом". Относительно таких семей, где значение большака упало, крестьяне говорят нередко: "У них кто смел, тот и съел; никогда конца-краю не найдешь"[39].

Отец-большак по народному обычаю может добровольно отказаться от большины в пользу кого-либо из сыновей и даже независимо от старшинства его. Назначение отцом на большину того или другого сына признается окончательным и, в случае возникших споров, разрешают их согласно воле отца. Когда отец умирает, не назначив после себя большака, то большина обыкновенно переходит к его вдове, затем к старшему сыну и т.д. Однако, такая постепенность не всегда соблюдается. Бывают случаи, что большина, минуя мать, попадает в руки кого-либо из членов семьи, особенно если вдова окажется болезненной и мало способной к управлению хозяйством. Если старший член семьи отсутствует, то его заменяет другой, кому тот поручает. Иногда семья сама избирает в большаки того или другого из своих членов и заявляет о том на сходе, обещая во всем ему повиноваться. В иных случаях большину исподволь забирает в свои руки какой-либо член семьи, оказавшийся наиболее расторопным и способным "править домом".

Однако чаще всего после смерти отца или его одряхления управление большой семьей и ее имуществом переходило к старшему из женатых братьев, хотя поморы старались до преклонного возраста участвовать наравне с молодежью во всех видах промысла, чем долго поддерживали свой авторитет.

Таким образом, в основе родительской власти лежат два совершенно разных начала. С одной стороны, эта власть основывается на нравственном авторитете отца, как родоначальника, поскольку этот авторитет создается чувством привязанности, любви, уважения и почтения или поддерживается в силу привычки. С другой стороны, эта власть находит себе сильную материальную опору в положении отца, как домохозяина, не только полновластно распоряжающегося общим семейным имуществом, но и владеющего личной собственностью, распределяемой им между детьми по своему усмотрению. Первое начало находит себе большее применение, пока д ти еще не "пришли в возраст", постепенно утрачивая свое значение к периоду полной их возмужалости.

Смерть мужчины резко нарушала экономическую стабильность семейного коллектива, даже если он был не единственным кормильцем; особенно это было ощутимым для тех семей, основой прокорма которой были мурманский или зверобойный промысел. Гибель и "морские" заболевания постоянно создавали численный перевес женского населения над мужским, особенно начиная со зрелого возраста 30-40 лет; к старости этот перевес резко увеличивался - старух в Поморье было чуть не втрое больше стариков [40]. А вообще, в губернии по данным 1896 года на 1000 женатых мужчин приходится 1041 замужняя женщина [41].

Промысловый характер занятий местных жителей, участие девушек и женщин в ряде промыслов наряду с мужчинами на паях, а иногда и самостоятельно - в прибрежном подледном лове на Поморском берегу, в весенних и летних - повсеместно, замещение женщинами ряда мужских должностей в сельской администрации (старост, десятских, почтальонов, гребцов и т.д.) во время отхода мужчин на дальние рыбные и звериные промыслы, особая роль старообрядок-наставниц - все это создавало условия для относительного равноправия обоих полов или во всяком случае для более уважительного, чем в земледельческих районах, отношения к женщине[42].

Всестороннее участие женщин во всех видах занятий и работ отражает утушная поморская песня:

"Кума-то к куме приходила, кума-то куме говорила:

А что у вас вгороде за вера? Женский пол на начале:

Старостой - Варвара, выборный - Татьяна,

Скорое писемце - Кулина, к Москве гонит - Катерина,

То ткалья, то прялья - то Марья" [43].

Также как и у главы семейства, у матери существовало несколько названий - "большуха", "старшая", "наибольшая".

На "большухе", которой при отце-большаке обыкновенно бывает его жена, лежит заведование собственно домашним хозяйством. Если отец-большак вдов, то он назначает большухой одну из снох, преимущественно жену старшего сына или имеющую детей-мальчиков. При большаке-сыне большухой чаще всего состоит мать. Иногда впрочем она добровольно отказывается от управления хозяйством в пользу дочери или невестки. На большухе лежат обязанности хранить ключи, съестные припасы, собирать молочные скопы, следить за распределением пищи, состоянием одежды, стиркой белья, заботиться об уходе за детьми, домашним скотом и т.п.

Но главнейшие обязанности - это попечение об одежде, пище и стряпне. В это дело никто не может вмешиваться. Без ведома большухи нельзя отрезать хлеба, почать кринки молока, тронуть масла и пр.[44] Большуха распоряжается только малолетними и женской половиной семьи и последней при этом в области одного домашнего хозяйства. Об этом мы читаем у П.С.Ефименко: "У большухи на руках хлеб, разные продукты хозяйственные и пр.; поэтому, она обряжается дома: печет хлеб, готовит обед, накрывает на стол и подает на него все, что пекла и варила; объявляет, кому следует, чего из припасов осталось мало; во время стола сидит на особом месте; распоряжается прочими членами семьи, исключая мужчин. Впрочем, когда хозяйкой мать при муже, тогда она командует и сыновьями. В женском хозяйстве важную роль играет квашня; у кого квашня в руках, та и полная хозяйка и распорядительница в доме; у той в руках все хозяйство"[45].

А.А.Чарушин замечает, что иногда "умные и энергичные женщины так прибирают дом и хозяйство к рукам, что большак сохраняет свою власть только номинально. Попадаются между ними даже такие в иных местностях, что мужья ничего не смеют сделать без их "наказа", прядут за них шерсть, доят коров, а те правят домом, ездят на базар, даже договариваются с нанимателем о заработной плате мужьям, о выдаче этой платы на руки им, большухам"[46].

По отношению к детям родительская власть матери сводилась к ее нравственному авторитету, как родительницы и воспитательницы, т.е. заключалась в праве требовать от детей послушания и уважения.

Таким образом, весь уклад жизни поморской семьи формировал у ребенка особое отношение к женщине. Она была не просто хранительницей домашнего очага, быта, а воспринималась олицетворением всех нравственных достоинств, символом Родины. Женщины и девушки Поморья в решении хозяйственных и бытовых дел были самостоятельнее, чем в других районах дореволюционной России. Они помогали мужчинам в их опасном труде на море, а в периоды их длительных отлучек на промыслы - на Мурманскую страду, на Кедовский путь, в норвежские плавания - они оставались правительницами всего хозяйства главой семьи. Поморки знали, что хозяин - добытчик на всю се ью, сложен и опасен его труд, но в повседневных семейных делах он полагался на хозяйку. "Хозяйкой дом держится". Девушки-невесты уже с малолетства усваивали: "Без хозяйки дом сирота", а, подрастая, убеждались: "Без семьи у мужика не жизнь, а одно баловство".

К тому же неизбежный в условиях Поморья распорядок труда и быта, более суровый, чем у крестьянок северных междуречий, приучал их к самостоятельности, а многие виды работы, подчас наравне с мужчинами, - к значительной независимости.

На особое положение женщины обратил внимание и С.В.Максимов, который отметил, что "в более цивилизованном Поморье отношение к женщине мягкое, ласковое, основанное в некоторых случаях (например, в правах наследства при незаконном, т.е. невенчанном сожительстве) на очень тонких, гуманных правилах. В крестьянских судах интересы слабой стороны, т.е. женщины, более принимаются во внимание. Крестьянский суд, руководствуясь своими обычными понятиями о справедливости, относится к женщине мягче, чем закон. Так, например, когда муж требовал от жены имущества ее - приданого платья и заработанных денег - и при этом выхвалялся, что он ее в пол втопчет, за все это волостной суд приговорил мужа к наказанию розгами"[47].

В 1910 году в редакцию "Известий Архангельского Общества Изучения Русского Севера" пришло письмо, автор которого дает довольно яркую характеристику поморским женщинам: "Женщина-поморка отличается трудолюбием. Она целые дни хлопочет: то около печи, то около скота, то с детьми, а если вечерком выпадет свободный часок, она, не теряя ни минуты, садится за пряжу шерсти своих овец, за вязанье, за шитье. Женщина-поморка очень чистоплотна, даже до щепетильности. Бедным крестьянкам хлебородных местностей никогда не видать такой чистоты, в какой поморка содержит свой дом, детей и себя саму! С удовольствием еще надо отметить то обстоятельство, что поморка отличается живым умом и наблюдательностью. И за своими детьми как в физическом, так и в нравственном их развитии женщина-поморка следит больше, чем другая крестьянка" [48].

В тех же "Известиях" в статье "О Карелии" карельская женщина сравнивается с поморкой: "Положение женщины во многом сходно с положением ее в Поморье, где для женщины больше свободы... Она исполняет работы наравне с мужчинами, и поэтому карелка вполне заслуженно пользуется любовью и уважением. Карельская женщина не позволит пренебрежительного к себе отношения, не потерпит "науки мужа"...

По описанию Н.Козлова "в особенности замечательны женщины поморского края, славящиеся своею красотой по всей губернии, - они высоки и сильны, не уступают мужчинам ни в силе, ни в ловкости"[49]. Это же подтвержает М.Ломберг в своих воспоминаниях о службе в Архангельской губернии: "Поморки Летнего берега совсем не похожи на крестьянок: светлые блондинки, высокие, стройные, легкие, с тонкими, миловидными чертами лица, они кажутся переодетыми аристократками". А.А.Жилинский замечает, что "поморки очень мягкосердечны и ласковы. Свою речь они щедро пересыпают эпитетами: "красно солнышко", "дружок", "родименький" и т.п.

Общественное мнение строго охраняло нравственный облик женщины. Так, женщину неукоризненного поведения, уважаемую женщину называли "славнухой", а гулящую, вольного поведения - "свистуля", от слова "посвистывать" - погуливать, вести непорядочную, зазорную жизнь. Нерадивая, мотоватая женщина, разорительница получала в народе особое прозвище - "развейка"[50] . Однако помор знал: "Лихая жена - да законная своя" [51].

Поморы строго придерживались семейного правила, по которому муж был обязан "кормить и одевать жену" [52], поэтому уходя на промысел в качестве покрутчика, член мурманской или зверобойной артели просил у хозяина в задаток денег "бабе на лето".

Первенствующая роль матери в воспитании детей, ее доминирующая роль подчеркивается в поморских пословицах: "Куда мать, туда и дитя", "При солнышке тепло, а при матери - добро". Роль отца в поморской народной педагогике также ценилась высоко. Однако его воспитательная деятельность в произведениях фольклора и этнографических материалах раскрывается слабо. Педагогическая роль отца рассматривается скорее в плане авторитета, нежели в плане его практической деятельности по воспитанию. Отец в воспитании детей представлял собой скорее фактор моральный (защищал, требовал) и материальный (содержал семью), нежели непосредственно педагогический. Это обстоятельство еще более подчеркивает исключительное положение матери в воспитании подрастающего поколения. Чрезвычайно характерными в этом отношении представляются пословицы: "Муж запьет-полдома загорит, жена запьет-весь дом сгорит", "Хозяйкою все стоит", "Доброю женою и муж честен", "От плохой жены состаришься, от хорошей помолодеешь", "Не тот отец, что вспоил, вскормил, а тот, что уму-разуму научил", "Нет такого дружка, как родима матушка" , "Три друга: отец, мать да верная супруга" .

В семье между мужем и женой устанавливаются имущественные и личные отношения. Имущественные отношения в поморской семье коротко можно охарактеризовать следующим образом: муж являлся главою и домохозяином, распорядителем над всем семейным имуществом; без спросу и согласия мужа жена не имеет права ничем распорядиться, за исключением только лично ей принадлежащей части приданого.

Однако, поморская семья держалась властью не только одного отца - известная доля родительской власти и родительских прав принадлежала также и матери. Такой тип главенства (лидерства), позволял предотвращать семейные конфликты, поскольку одной из их причин является борьба за лидерство в принятии определенных решений, касающихся жизнедеятельности семьи. По мнению психолога З.А.Янковой, наиболее предпочтителен тип двойного лидерства - наличие двух глав семьи (организаторов различных сфер внутрисемейной жизни), что и было характерно для поморской семьи.

§ "Дух" дома помора: мифы и реальность.

Северная изба, северное жилище несет свой образ дома, он формировался веками - природой, жизнью народа. Поморское жилье нельзя назвать избою: это действительно дом, и дом почти всегда двухэтажный[53]. "Зритель не видит здесь ни полуразрушенных лачуг, едва приметных от земли; ни той ужасной нищеты, какая поражает везде в остальной России. Все здесь, в диких лесных дебрях, иначе; в лесном просторе поселянину дышится весьма свободно, и поэтому его жизнь совсем иная как по своей внешней обстановке, так и по внутреннему укладу"[54].

Интересно описание дома помора-онежанина, которое очень подробно сделано этнографом - путешественником И.Калининым. Он пишет, что "благодаря обилию леса, трудолюбию населения и хорошим достаткам", онежане строят себе весьма просторные двухэтажные дома, состоящие из двух половин: передней для людей и задней для скота. Перед постройкой избы всегда исполняется следующее: прежде чем начнут класть сосновые бревна, хозяин будущей избы закапывает, против того места, где будет куть, деньги и ячменные зерна, чтобы было в доме обилие, потом приносит петуха; если петух пропоет, то это хорошее предзнаменование. Выстроивши и освятивши дом, переселяются в него следующим образом: кто-нибудь из домашних вносит в дом какое-нибудь животное: кошку, собаку, чаще всего петуха или курицу. Спускает его на пол и, обращаясь к домовому, произносит слова: "Вот тебе, хозяин, мохнатый зверь на богатый двор!" Затем кто-нибудь идет с хлебом и солью[55].

"Следует отметить, что "все онежане любят в своих жилищах чистоту и опрятность, и терпеть не могут "прохирей", т.е. нерях". В этом смысле интересно высказывание В.И.Немировича-Данченко, побывавшего на Соловках: "Мы привыкли идеть нашего крестьянина в вечной грязи, тут приходится убедиться, что эта грязь только результат его нищеты. Те же крестьяне в Соловках рационально ведут свои хозяйства и по любви к порядку напоминают собою чистокровных немцев"[56].

А.Михайлов, путешествуя по Поморью, заметил по этому поводу: "Вообще крестьяне Архангельского уезда содержат жилье свое чрезвычайно опрятно, не уступая в этом отношении, может быть, самим голландцам"[57]. "Поморы очень чистоплотны, - отмечает А.Жилинский, - свой дом они содержат весьма опрятно" [58].

Любопытные сведения на этот счет нашлись в "ИАОИРС" (1912, N 22). К.А.Докучаев-Басков (псевдоним Философ Докучаев), учитель из Каргополя, приводит в своем материале случайно услышанный разговор двух крестьянок. Одна из них жаловалась на свою односельчанку: "Не обиходна она баба... Брала у ей молоко, а потом прихожу, бать, поутру, печка топицце, а у ей подойник-то запарен и закрыт штанами! Матушка моя! Ой, не хочу, бать, больше Матренина молока!"[59]

Или другой пример из той же статьи: "На крыльце ближайшего дома сидят три мальчишки: один, в шапке, виновато смотрит в землю, кусая соломину, двое других, беловолосые, что-то ему болтают". Между ними, по-видимому, произошел какой-то спор, и, исчерпав все другие аргументы, они решили упрекнуть товарища уже "самым последним" - нечистоплотностью его односельчан. Скорее всего, какие-то пересуды на этот счет они слышали от женщин. "Ой, да у вас, на Ратковце-то, и пшона не моют, а так - насыпают в горшок, да нальют, да и в печку!" - укоряет один. "Ой, да у них и рыбы-то не чистят! - восклицает другой, захлебываясь. - А так со всеми кишками и варят! Да у них и муки-то не сеют, а так - со всеми колюхами, как разломишь овсенник - палок-то там! Екие!"

Сходны с описанием онежского дома и отзывы Н.Гиммера о крестьянском жилом помещении на Печоре[60] и В.Насоновского о доме крестьянина Холмогорского уезда[61]. "По сравнению с условиями жилища крестьян центральных губерний, жилища печорского населения стоят в лучших условиях: они более просторны, светлы, содержатся опрятнее и снабжены обстановкой, о которой не знает русский крестьянин".

Чем особенно дорожит помор в своей горнице - это, так называемый, "Большой угол". В этом углу, под иконы, усаживают самых почетных гостей; здесь, накануне венчания, выходящая замуж девушка совершает оригинальный обряд прощания с родными ("заплачка"); здесь молятся всей семьей перед отъездом кого-либо из домашних. Поэтому на украшение "Большого угла" благочестивые поморы обращали особое внимание[62]. В "Большом" или, как его иногда еще называют, "красном" углу всегда стоит стол, а так как угол почитался местом жительства Домового, то стол считался ладонью бога Домового. Среди поморов широко было распространено выражение: "Не бей стола: стол - божья ладонь". Стол назывался так от того, по мнению местных жителей, что на нем лежат священные предметы: хлеб да соль .

Вообще традиционные народные верования и мифологические представления занимают одно из центральных мест среди духовных ценностей народа, поскольку они выражают многовековой познавательно-нравственный опыт народа и специфику образного восприятия мира.

Так, по мнению поморов, нет дома без Домового. Он оберегает хозяев от несчастий и бдительно наблюдает за хозяйством. По мнению С.В.Максимова, Домовой есть "пенат, охранитель дома, каким первоначально почитался очаг"[63]. Во времена язычества одним из благотворительных божеств считался огонь. "Потухший огонь" и "угасшая семья" были у древних славян выражениями однозначными[64]. При переходе от кочевой жизни к оседлой, обожание от огня вообще перешло преимущественно на огонь домашний, а потом и на самый очаг. Оба последние понятия слились в одно представление семейного пената, охраняющего обилие дома, спокойствие и счастье семьи. "Пылающий огонь почитался собирателем семьи, охранителем жилья и принадлежащих к нему владений, защитником брачных и родственных связей, он скрепляет супружеские узы, дарует детей, покой и счастье, словом является представителем всего нравственного мира, заключенного в стенах дома"[65]. От очага религиозный характер перешел на все жилище, в стенах которого зажигался обожествленный огонь. При дальнейшем развитии язычества, когда началось олицетворение стихий и священных предметов, очаг явился в образе лысого дедушки Домового. На Домового были перенесены все благотворные понятия, соединяемые с очагом, и все качества заботливого хозяина, каким был глава семьи. Вот почему Домовой оберегает хозяев от несчастий, бдительно смотрит за домашним порядком, за хозяйством и за скотом; предуведомляет о будущем несчастье и беде [66].

В селениях по Пинеге сохранилось еще одно представление о благожелательном существе - Доможирихе - покровительнице домашнего очага. Живя под полом, она как бы охраняла дом, скот и покровительствовала женским работам, особенно прядению и ткачеству. По рассказам жительниц, Доможириха предсказывала смерть кого-либо из членов семьи жалобным плачем, "а как дому прибыток буде, уж тут Доможириха хлопочет и скотину пригладит и у кроснах сидит" [67]

Только население Севера сохранило имя женского восточнославянского божества - Мокоши, которая считалась покровительницей воды, хозяйства, семейного очага и женских работ. Заметим, что роль женщин в ритуализации будней была очень велика: они являлись основными хранителями традиций.

§ Поморская семья как школа этикета и общения.

Поморская семья, сама по себе нуждавшаяся в поддержании определенного режима взаимных связей и отношений, была одновременно школой этикета. Именно здесь в условиях повседневного общения, подражания и обучения младшие члены семьи получали первые знания и навыки поведения в обществе.

Одной их характерных черт северного быта было неукоснительное соблюдение строгого порядка во всем: в чередовании труда и отдыха, в "расписании" вытей (так на Севере называли прием пищи), в самом ритуале каждой выти... "Здешние жители обычно едят три и четыре раза в день... Завтракают обычно тогда, когда встают ото сна - в 4-6 часов утра, смотря по досугу или работе... Обедают в 8-10 часов пополудни... Паужнают (паужна) - обедают в другой раз между 12 и 3 часами после полудня... После паужны любят отдохнуть на печи или на полатях. Ужинают, когда солнце закатывает за горизонт, в 6-8 часов пополудни, а летом, когда бывает страда, еще позже - в 9-11 вечера... После ужина ложатся спать. Такой режим - очень ранний завтрак (часто холодный), довольно ранний обед, обязательный полдник (паужна) и ужин перед самым сном - характерен для всего северного крестьянского быта"[68].

А вот и описание самого ритуала приема пищи. Его мы находим в книге К.П.Гемп "Сказ о Беломорье": "Каждый за столом знает свое место. Перед каждым на столе миска и деревянная ложка. Мать, хозяйка, приносит из кладовой каравай хлеба и стоя нарезает ломти поперек каравая и раздает. Ране хлебушко сиже не резали. Ребятам хочется получить краюшку, но никто не смеет заикнуться об этом. Мать помнит, кто вчера в полдник получал и чья теперь очередь получать ее. Уху, щи или грибницу разливают, а кашу, творог мать раскладывает по мискам, соблюдая старшинство. Деревянный поднос с рыбой, из которой варилась уха, мать ставила как вторую перемену на середину стола. Каждому разрешалось "таскать" ее, но по порядку, без выбора, с краю. К каше и творогу подавалось молоко в крынках на двоих, его прихлебывали ложками. В посты молоко заменялось квасом. Никто не прикоснется к пище прежде, чем старший, дед или отец, не подаст к этому знак - постучит ложкой по краю миски или столешницы. Трапеза кончилась, старший снова постучал ложкой, можно вставать. Каждый вставал без слов, благодарственный поклон старшему - и можно заниматься своими делами. На столе не оставалось ни крошки, ни корочки. Разговоры за столом среди детей не допускались" [69]. С теми или иными нюансами, но ритуал был один: ели не кое-как, а "чинно и неистово трапезовали, и в этом было уважение к семье, к коллективу и к пище". В этой неспешности крестьянского быта, в той ответственно ти и серьезности, с какой делалось любое дело, были какие-то особые достоинства, они создавали душевный покой, ощущение домашнего мира и прочной надежности дома.

Еще одна характерная черта северного быта - его непритязательность, скромность, естественная рациональность. Это напрямую относится и к северной кухне. П.С.Ефименко приводит довольно обширный перечень "буденной" пищи [70]. А по отзыву А.Я.Ефименко, "главная пища жителей есть рыба, и первое место занимает треска, - она там в повсеместном и повседневном употреблении. В большом употреблении также и другая рыба: сельдь, навага, палтусина, омули и проч.; семга считается лакомым кушаньем. Хлеб едят они ржаной и ячменный; часто мешают одну муку с другою. Любимое архангельское кушанье есть шаньги или шанежки, род блинов, или лепешек, печеных из ячменной муки, заболтанной на молоке, или просто на воде, и сверху намазанных сметаной, или яйцами. Мясо в меньшем употреблении, чем рыба"[71].

Н.Гиммер в тех же ИАОИРС сравнивает питание печорского крестьянина с питанием европейского рабочего. По его мнению, если по типу они близки друг другу, то по размерам питание помора выше. "Питание это, - замечает Н.Гиммер, - сравнительно с крестьянством внутренних губерний, видящим мясо только в большие праздники, можно назвать "убойным"; что же касается детворы, то она ежедневно чуть не купается и не плавает в масле, молоке, сметане и твороге"[72].

У поморов имелся традиционный набор приветствий, обращений, форм общения - рабочих и гостевых, т.е. стандартов общения. Так, у поморов социальная разница сказывалась в жестах и формулах приветствия: "большим обычаем" - поклоном до земли - могли приветствовать духовное лицо, богатого односельчанина, "малым обычаем" поклоном в пояс - обменивались ровни, "отдавали" его при входе в чужую избу, жена кланялась мужу, женщины - мужчинам.. Общение было пронизано разнообразными формулами благопожеланий на все случаи жизни; чаще всего преобладали формулы христианского происхождения, типа: "бог заплатит" (благодарность), "бог милостив" (утешение), "с богом" (согласие, прощание, начало любого дела) и т.д. В будничной обстановке взрослые мужики обращались друг к другу либо полным именем, либо по имени-отчеству на общественных сходах, а также к зажиточным и уважаемым односельчанам; в остальных случаях ровни пользовались словом "парень" ("паря") и "уличным уставом". Известный обычай сохранять за каждым уличную насмешливую кличку в смысле приватного прозвища, более употребительного, чем по отчеству и фамилии, распространен по всей России. В Архангельской губернии он известен под оригинальным названием "уличного устава".

А.Михайлов поясняет этот "термин" так: "В Архангельской губернии каждый почти крестьянин, кроме фамилии, которою значится он в ревизских сказках, имеет еще так называемый "уличный устав", т.е. прозвище, которое дается ему еще в ребячестве. Большой частью, это чрезвычайно меткие, характерные прозвища". Тот же А.Михайлов приводит такой пример этого "устава": "Калининым Петрухой писался, Балагурович, по "Уличному уставу""[73]. "Уличных" прозвищ у каждого взрослого бывало всегда несколько, причем почти обязательный пласт составляли обидные и даже зазорные прозвища; употребление их в быту вызывалось какими-то особыми обстоятельствами (ссора, раздражение, поступок, подтверждающий прозвище, неблаговидное поведение и др.). Женщины часто имели "уличные имена, производные от имени или уличного прозвища мужа, которые фактически заменяли в будни их собственные; например, ПЕТРУШИХА (муж Петр), ЗУБИХА (Зуб - уличное прозвище мужа). В праздничных и ритуальных ситуациях избегали возрастных названий, уличного устава и прозвищ.

Итак, традиционное будничное поведение взрослых слагалось из активной бытовой деятельности - работа, свершение жизненно-важных дел и событий (сватовство, крестины, семейные заботы, обучение детей, лечение больных, помощь старым, соседям) и различных ритуальных действий - обрядов магически-религиозного происхождения. Будничное поведение характеризовалось четкостью временно-пространственных отрезков и их наполнений, чередованием работы и отдыха, умеренностью в быту (пища, одежда и т.п.).

Словами праздник / свят в народе назывались воскресные, общинные и семейные торжества; термин "СВЯТ" имел более широкое значение и закрепился также за особо значимыми в данной традиции ритуальными днями и циклами, в которые работа, однако, могла и не прекращаться (благовещенье, рождественские, весенние святки). В качестве праздников, а часто и под таковым названием выделялись мужские, женские, молодежные и девичьи сборища (гулянья)[74]. Любой праздник сопровождался преображением всей будничной обстановки и внешнего облика людей. К воскресенью убирали и мыли в избе, ставили в божницу праздничные иконы, к большим праздникам мыли и "наряжали" дома - подновляли резьбу, роспись, открывали "праздничный" вход, подметали задворки и "улицы" вдоль дома. На праздник же надевали лучшую одежду ("годовую", "добрую"); менялись система приветствий, обращений друг к другу (даже мужа к жене), называний (преобладали величания по имени-отчеству); содержание разговоров (о насущных хозяйственных делах старались не говорить). "У всех блюдется старый обычай: при всякой встрече кланяться и приветствовать друг друга добрым пожеланием и приветом вроде следующего: - Почти праздник-от! - Твои гости!"[75].

В праздничные дни менялся у поморов и распорядок дня, и пища. "В праздничные дни по зимам сумляне спят после обеда, уднуют по старому прадедовскому обычаю, и после уднования бродят толпами по улицам и толкуют обо всем, что взбредет на ум. При этом сумляне имеют привычку, не выслушав рассказа или слов одного, перекричать друг друга, и кто больше кричит, тот почитается самым толковым. У женского пола есть общая привычка, войдя в избу, перекреститься и, помотав потом головою и, кивнув хозяевам, тотчас же, не выждав приглашения, с поспешностью сесть на лавку"[76].

Праздничная постная пища улучшалась против обыкновенной очень немного и только разве тем, что было побольше блюд и кушанья из той же провизии и они приготовлялись как бы повкуснее и приятнее.

Основы и всевозможные детали этикетного поведения кратко, четко, в образной форме излагались в поморских пословицах. На поддержание обычаев в этой сфере жизни была ориентирована значительная часть поморских пословиц. Выделяют три группы пословиц:

1) пословицы, указывающие на правила коммуникации. Пословицы данной группы наиболее полно выражают идею регуляции поведения. Это наставления, рекомендации, приказы-формулы, побуждающие действовать в определенном направлении, предусмотренном этикетом, или налагающие запрет на антиэтикетное поведение. (Человеку семья нужна, без нее род хороший вымрет. Ребят в семье много - опечалуют старость родительскую. Семейные дела не выноси на улицу. Семейные дела - свои дела. Раздоры в семье при себе оставь. Худо жить без женки на чужой сторонке. Худо, как у вороны нет обороны (т.е. худое житье без мужа). Счастливые дети, от которых отец и мать радость могут иметь. Муж жену должен почитать как церкви главу. Без мужа жить, как без соли есть.)

2) пословицы, обобщающие факты и отношения общения. В этих пословицах запечатлен социальный опыт общения. Они информируют об определенных закономерностях человеческих взаимоотношений. (Завидует горшок котлу, оба на одном очагу (при ссоре равных). Конь дровни ломает, а добрые люди починывают (говорится тому, кто живет несогласно). Не надо и клад, когда с женою у мужа лад. Жена мужу подруга, а не прислуга. Лад да любовь - большое счастье, а ссоры да розни - худшие козни. Где любовь да совет там и горя нет. Мало говори, больше слушай. Жену учи без детей, детей без людей.)

3) пословицы, содержащие оценку личности по характеру его коммуникативных свойств. В пословицах этой группы в своеобразной форме ставится и решается проблема этикетной и не этикетной личности. (Шлянду в семью не возьмут. Хозяйкою все стоит. Муж запьет - полдома загорит, а жена запьет - весь дом загорит. Без хозяина дом сирота.)

Таким образом, включенный в систему семейных традиций, обычаев и обрядов ребенок с раннего детства незаметно для себя, как бы автоматически, усваивал содержащиеся в них требования, нормы общения и поведения и подчинялся им.

§ Поморская семейно-родственная терминология.

Большая семья в Поморье носила в целом традиционно патриархальный характер, т.е. она может быть представлена в виде родственно-хозяйственного союза, так как с одной стороны, в ее основе лежит начало кровного родства, а с другой - члены ее тесно связаны общностью хозяйственных интересов, оказывающих огромное влияние на весь внутренний строй семьи и взаимоотношения ее членов.

" Род " в крестьянском быту поморов составляла, как и везде на Руси, лишь кровная родня в ее нисходящем потомстве. З.П.Васильцова отмечала, что "северный народ свой род знал хорошо - по фамилии люди определяли из какой деревни человек, чем славится его семья, чем худа и нехороша"[77]. Иногда вместо слова "род" употреблялось выражение "корень" и говорили, например, что "сын остался на отцовском корню", т.е. на родовом хозяйстве[78].

Поморы различали родство кровное и родство не по крови. К последнему они относили " сватовство ", родство по усыновлению, по " братанию " и духовное .Кровными родными признавались только те, в которых льется одна и та же кровь. Родство, по мнению поморов, должно считаться до четвертого колена. Название " близких " относится в большинстве случаев лишь к кровным родным, как к отцу, матери, детям, к деду, бабке, родным дядям, теткам, племянникам и племянницам. Двоюродное родство особенно по восходящей или нисходящей линии, как двоюродные дяди, племянники, а тем более родство троюродное принимается уже за родство второстепенное, а про остальных родственников говорят: "Какая это родня? - седьмая вода на киселе"[79]. «Свойственники» или "сродственники" составляют более дальнюю родню против кровных родных. Тем не менее "близкими" из них признаются все члены семей, из которых вышли муж и жена с мужьями и женами этих членов, прочие же родственники этих семей хотя и называются "сватами" и "сватьями", но роднею почти уже не считаются. Родственники и свойственники носят название " своих " ("Мы ведь свои люди", - говорят в деревне в этих случаях), а также "природа" - родня, " родница " - родственница[80].

Чужих детей, принятых в крестьянский дом, т.е. усыновленных , усыновившие супруги считают за родных и при этом близких. Усыновленный также, со своей стороны, признавал усыновившую семью "своею", называл новых родных "тятя", "тятенька", "мамонька". Про человека, который усыновил кого-либо из сирот, говорили: "Окромя своих детей, еще двоих сирот печалует " (от "печаловаться" - иметь кого-либо на своем попечении, воспитании[81].

Кроме усыновления близкое родство не по крови приобретается еще в случае, так называемого " братания ". Если, например, крестьяне живут между собой в большом ладу и согласии, то для более тесного скрепления уз, связывающих их, они "братаются", т.е. меняются крестами, именуясь тогда "крестовыми братьями".

Духовное родство признается между кумовьями, крестными, крестными детьми и родителями их, а также и между крестными детьми и детьми крестного отца или крестной матери. Это, так называемые, "подкрестные братья". Отношения между кумом и кумою, по народным понятиям, должны быть чистые, духовные и не только плотская связь, но и вступление в брак между ними считается греховным. Даже поссориться с кумом признается предосудительным, а потому в кумовья людей сварливых и беспокойных стараются не приглашать. - "Куда ж этого звать крестить? - замечает иногда отец новорожденного, - да мы с ним, того гляди, поругаемся". В отношениях между покумившимися требуется всегда соблюдение приличия, сдержанности и уважения. Кум, например, никогда не должен произносить скверного слова при куме, и если в ее присутствии кто-нибудь сквернословит, то он обязан остановить невоздержанного болтуна. Крестные родители являлись, по понятиям поморов, как бы естественными покровителями своих крестных детей. На них возлагалась забота похлопотать о крестнике во всех случаях, когда отца или матери нет в живых или когда последним такие хлопоты почему либо неудобны. В случае, например, выхода девицы замуж, нередко крестная мать или крестный отец выведывали предварительно у нее, люб ли ей парень; без согласия их крестные дети обыкновенно не вступали в брак. Крестный отец имел право наставлять и наказывать своего крестника или "духовного сына" и последний обязан выносить такие выговоры и взыскания с покорностью и почтением. Между крестьянами считалось грехом обидеть своих восприемников: "Бог не даст счастья тому, кто обидел боженьку и божатка" (37). Об уважительном отношении к крестному отцу говорит также другая поморская пословица: "Крестный отец пуще отца родного"[82].

Кроме распространенной по всей территории России специальной "семейно-родственной терминологии" ("сваты" - родители мужа и жены между собой, тесть, теща, свекр, свекровь, зять, сноха, невестка, деверь, шурин, золовка, свояк и свояченица), у поморов существовали и свои, специальные названия "близких" родственников:

"Матерь", "мати", "матена", "матенка" - мать, женщина по отношению к своим детям ; "дочерь" - дочь ; "дедо" - отец отца или матери, дедушка ; "внуча" - внук, внучка ; "братан" - родной или двоюродный брат, "брателко" - родной брат ; "цицька" - сестра ; "деенка", "дединка" - тетя, тетка ; "племянка" - племянница ; "двойница", двойняшка ; "двоюроденка(ца)" - двоюродная сестра, "двоюродник" - двоюродный брат; "осталица" - сирота-девочка ; "Божа", "Божатка", "Божатушка", "Божать", "Боженька", "Божина", "Божуха" - 1) крестная мать, 2) названая мать, принявшая сироту или подкидыша; "Божать", "Божатко" - 1) крестный отец, 2) названный отец, принявший сироту или подкидыша.

Близким родным и двоюродным, в случае нужды, считалось обязательным помогать: "как же им не помочь-то? Ведь они свои. Это ж если свой откажется, так с чужого что спрашивать?" - говорят поморы, руководствуясь известной среди них поговоркой: "Чужому откажи, а родному послужи". Когда они хотят укорить друг друга в предосудительном поведении, то замечают: "Ты и родню-то свою забыл, значит, и Бога скоро забудешь" [83]. Если в семье кто-то заболел, то остальные родственники непременно должным считают навестить больного, иначе больной сочтет себя обиженным и по селу пойдет дурная молва; если же кто умрет, то такое посещение роднею покойника считается еще более обязательным. Корова, лошадь падет, и тут родные всегда навещают потерпевшего. Обязательным считается посещение родных и при радостных случаях жизни: родится ребенок, случится престольный праздник, именины, свадьба – все это причины для приглашения и самостоятельного посещения родственников. На такое семейное торжество, как именины, крестины, приглашают, впрочем, только самых близких родственников, иногда даже одного кума и куму, если домохозяева бедные, но на свадьбу зовут обыкновенно всю родню близкую и дальнюю. "В здешнем народе, как и везде, родственная связь, даже между далекими родственниками, чувствуется и проявляется сильнее, нежели в высших сословиях. Связанные родством и свойством, если они не находятся в ссоре, живут между собой в самых близких отношениях, обнаруживающихся радушным приемом, угощением, предпочтением в местах во время гостьбы и непременным присутствием на свадьбах" (АГВ, 1868, N 50 042).

Среди поморов широко распространена была поговорка: "Деревенская родня, что зубная болезнь - унять надо" (т.е. угостить). Так, М.С.Богданков, описывая в 1910 году в ИАОИРС домашнюю жизнь, нравы и обычаи поморов, обращает внимание на существование у них старинного обычая: "В день своего ангела каждый помор разнашивает по всей родне, так называемые, "именинники". Эти именинники состоят из кулебяки с какой-нибудь рыбой в черном тесте, из маленького белого пирожка с изюмом и дюжины шанег разных сортов. Такая порция, всем одинаковая, относится, во-первых, крестному и крестной, потом всем дядям, теткам, сватовьям и уважаемым кумовьям... Вообразите, какую груду нужно настряпать этих

пирогов и шанег злополучному имениннику!"[84].

§ Культура педагогического общения в поморской семье.

Как историческая общность, семья выступает в роли носителя многих духовных ценностей, в том числе и языка как специфического средства познавательной и коммуникативной деятельности людей, их хранения и передачи разного рода информации. Но, будучи совокупностью людей нескольких поколений, семья не только сохраняет духовные ценности, но и через механизм внутреннего общения передает их новым поколениям. Таким образом, благодаря языку, в семье осуществляется специфически человеческая форма передачи накопленного социального опыта, нравственных норм, реализуется преемственность различных поколений.

Атмосфера добра вокруг ребенка, считавшаяся обязательной, вовсе не означала изнеженности и потакания. Ровное, доброе отношение взрослого к ребенку не противоречило требовательности и строгости, которые в поморской семье возрастали постепенно по мере развития ребенка. Хотя поморы и считали, что "ласковое слово лучше мягкого пирога", применяли они и меры педагогического воздействия . на "озорников" и "пострелов", т.е. "поуку" , которая использовалась только в крайних случаях.. "Поука эта сводится к самому простому и не сложному средству: брани и потасовке, что на языке народа называется "учить"

Распространенными педагогическими "терминами" в этом отношении также были: "натакать" - посоветовать, научить; "законить" - (от слова закон) - учить добру, наводить на законный путь ; "натруска" - наказание, порицание.

Интересно мнение А.А.Чарушина о мерах наказания в поморской народной педагогике: "Малых ребят до 6-7 лет сравнительно меньше "учат". - "Он еще мал, смыслу у него не хватает, - отзывается о своем мальчике отец, - подрастет, в рассудок придет, то и не будет делать, а теперь что с него взять? Ты его ноне выпори, а он завтра сызнова за тоже". Hо, как только родители решат, что "дитя уже при своем уме-разуме", то народная педагогия велит не пропускать времени "учения". - "Учи дите пока поперек лавки ложится, а вдоль лавки ляжет сам научит тебя" - говорит с укоризной иной деревенский мудрец отцу "блажного ребенка". - Kакой ты есть батька, коли твой дитенок и вовсе тебя не боится? "Люби дитенка так, чтобы он этого не знал, а то с малых лет приучишь за бороду себя таскать и сам не рад будешь, когда подрастет он".

Руководствуясь таким правилом, иные родители проявляют неуместную строгость к своим ребятам при всяких их шалостях и стараются к месту - не к месту внушить им "поуку", в виде "тумаков", "теребов", "затрещин", сопровождаемых выразительными иногда восклицаниями: "Я тебе, щенок ты окаянный", "Ах ты "засю...ц" проклятый", "Провалиться бы тебе сквозь землю", "Вишь анафема какой" и прочее. В случае более серьезного проступка или более сильного родительского гнева применяется кроме того еще какое-либо орудие наказания: розга, ременный пояс, "шлеп" или двухвостная плеть, вешаемые иногда для устрашения ребят на видное место в избе. Такие виды наказания, как ставление в угол, запирание в чулан и оставление без обеда, сравнительно редко применяются"[85].

Однако, "cтаршие" ставили "на ноги" потомство заботливо, с суровой учебой и выволочкой", по старинке, но не со зла. Тот, которого учили это понимал"[86]. "Без спуску отцы учили, но по делу"[87].

По мнению А.А.Чарушина, "на детей смотрят чаще всего с любовью, как на будущих помощников и опору в старости, а раз у них живы еще дедушка или бабушка, то детей "балуют", т.е. ласкают их, наделяют привозимыми с базаров и ярмарок игрушками, гостинцами, рассказывают сказки и по временам принимают для них даже участие в шумных детских играх. Таким вниманием пользуются особенно первенцы и "одинокушки", т.е. один сын или дочь в семье, а также предпочтительные из числа прочих детей любимчики, которых, "гладят по головке "чаще других"[88].

П.С.Ефименко отметил существование в поморской среде даже особого названия такого балованного ребенка - "мезонька"[89]. Иногда, чтобы добиться от ребенка послушания, т.е. "унять" его, ему внушают страх, заполняя его сознание возможными образами народной мифологии. Слышит об их существовании ребенок либо от матери, стращающей его, либо из разговоров взрослых, которые нередко всей душой верят в существование этих образов. Чудовища, вроде "домовых", "оборотней", "ведьм", "колдунов", "кикимор", "леших", "водяных", "банников" населяют детское воображение. Hе менее страшным рисуются в этом воображении "баба-яга", волк, медведь, татарин, цыган и даже "барин". "Всеми этими страхами мать или семейные находят полезным пугать ребенка, чтобы он скорее заснул: "Спи,спи! а то буван придет к окошку, услышит, кто голосит, и сволокет тебя к цыганам"...[90] . Старшим детям уже более образно и выразительно рисуют воображаемые черты и свойства сказочных чудовищ. Если сынишка протаскается с ребятами до ночи в лесу, то "отец, чтобы отвлечь его от таких поступков, начнет говорить иногда: - Добегаешься ты, Ванька, я смотрю. Схватит те я как-нибудь волк, либо на лесовика наткнешься"[91].

Еще одним немаловажным средством воспитательного влияния на детей в поморской семье была религия .. Kак заметил А.А.Чарушин, на первых порах это воздействие ограничивалось крестным знамением, к которому с 3-летнего возраста приучали перед обедом, ужином и изредка еще посещением церкви с родителями для причащения. Имена "Бога", "Боже", "Боженька", "попа" ребенку известны были главным образом также, как средства запугивания, вроде домовых и водяных. Лет с 6-7 их начинают учить молитвам, какие знают сами родители, а так как знают они их обыкновенно плохо, то учат, например, просто так: "Пресвятая Богородица, спаси нас, подай здоровьица тятьке, мамке, братцам, сестрам, пошли нам хлебца, молочка"[92].

§ Подготовка молодежи к семейной жизни.

Обычай "гостьбы", широко распространенный среди поморов, широко использовался для выбора невесты. Например, на святки девушку в лучших нарядах, с гостинцами и стряпней (пирогами, кулебяками), отправляли к родственникам в соседнюю деревню, на следующий праздник (пасху) оттуда приезжала "в гость" девушка-невеста родственников.

Однако чаще всего выбор невесты производился так: задумав жениться, парень на семейном совете со своими родными вырабатывает порядок сватания, строго придерживаясь "местничества", "чтобы не залезать высоко и не спускаться вниз". Расположив невест в строго последовательный порядок, от самой богатой до самой бедной, совет исключает из их числа слишком богатых, как несомненно недоступных, и слишком бедных, как нежелательных, и потом уже начинается само сватовство[93]. Невесту поморы выбирали тщательно и долго, согласно пословице: "Женись - не торопись", "Жениться - второй раз родиться".

Сватать всегда начинают выше своего рода, спускаясь вниз по лестнице. Сватов обыкновенно бывает двое: большей частью, крестный отец жениха и еще кто-нибудь из родственников или близко знакомых. Идут сваты, конечно, сначала к самой выгодной невесте и, только в случае неудачи, переходят к следующей по порядку и т.д., пока не получат согласия. "О цели прихода в первый раз сваты никогда не объявляют, и дело ведется обыкновенно и политично, под видом обычного в этот период времени визита; но в доме невесты, конечно, все хорошо понимают, в чем дело, и, в случае желания вести дело дальше, приглашают "гостить в новой (другой, иной) раз", а в случае нежелания - дают понять, чтобы искали в другом месте. Иногда таким образом сваты в один день перебывают в 5-6 домах" [94].

Однако, как отмечает А.Я.Ефименко, родители "хорошо сознают, что девка ненадежный товар, залежится, с цены спадет, а парни в деревне все равны, ни один не лучше другого, а также помнят и пословицы: "Суженого конем не обойдешь" или "Суженый урод бывает у ворот", и обыкновенно рады бывают предложению" [95].

Таким образом, родители и сваты подбирали "ровню" по домам, полям, хозяйству; развитое у поморов чувство собственного достоинства заставляло отказывать более богатому жениху, считая, что их дочь "не по росту" дому, в котором она была бы служанкой. Внутри намеченного круга семейств учитывались и другие факторы - исконность рода, религиозные и моральные качества семьи невесты (старообрядцы охотнее роднились между собой, пьянство родителей считалось пороком и т.д.). По реке Мезени существовал обычай у родителей, имеющих много детей, "по возможности породниться с каждым во всей своей деревне. Оттого там везде плохой тот сосед, который свояком или сватом не доводится. Разумеется, этого можно было достичь только через соглашение родителей на счет участи своих детей. Достоинства жениха, по мнению А.Я.Ефименко, принимаются в расчет следующие: "богаты или бедны родители его, каков дом и хозяйство, мала или велика семья у жениха, рабоч или ленив он, пьет или воздержен от излишеств, и также стар или молод, здоров или хил, красив или урод, каков характером в трезвом виде и во хмелю, умен (сметлив, благоразумен) или дурак (туп, ветрен и идиот), не попадает ли он в солдаты и т.д."[96]. Считалось, что правом выбора невесты обладали женщины - матери и родственники жениха: "Понимает ли мужнину обиходну работу? Нать, штоб была и пряха, и ткея, и жнея, и в дому обиходна, и к людям уцлива, и тебе (будущему мужу) повинна, и мне (свекрови) починна". Невеста должна была удовлетворять следующим достоинствам (требованиям): здорова, "тельна" (тучна, значит родители зажиточны), работяща, молода, красива, честна, не вздорна и рукодельна.

В одной поморской хороводной песне молодцу предлагают выбор: дочь дворянскую, дочь купеческую и дочь крестьянскую; он выбирает последнюю, потому что она говорит: "Я тебе, молодец, в поле работница, твоим ручушкам я заменушка" (АГВ, 1872, N 40).

Создание семьи было серьезным шагом, к которому долго готовились и обставляли его как можно торжественней. Это способствовало повышению ответственности молодых и их близких за новую семью, а пышные свадебные обряды повышали престиж брака.

Для вступления в брак в большинстве случаев необходимым условием было согласие, благословение родителей или если их не было, то родственников. Но в последнем случае это не носило характер обязательности. Согласие и благословение родителей проявляется в радушном приготовлении к свадьбе, в значительных, иногда не по карману, издержках, в желании новобрачным здоровья и счастья и в крестообразном осенении головы иконою перед браком. "Нередко невесту просто крадут. Последнее в особенности часто случается тогда, когда невеста придерживается "старой веры", а жених православный, или наоборот, хотя последнее бывает гораздо реже[97]. В Пинежском и Мезенском уездах существовал обычай красть невест без ведома родителей, по любви, особенно когда за девушкой сваталось несколько парней. Вышедших замуж таким образом называли "самоходками" или "самокрутками"[98]. Слово "самокрутка" происходит от слов крутить, окручивать. При обыкновенном браке, сразу после венца, сватья - кручельщица в паперти церковной "крутит" (заплетает) волосы невесты в две косы и на голову надевает повойник. За отсутствием сватьи, у самоходок волосы подбираются под подвойник самими ими, и при этом не заплетаются в две косы, а остаются убранными в одну косу, по девичьи. Поэтому, самокрутками называют также замужних женщин, которые имеют обыкновение носить волосы в одну косу.

Сговор между девушкой и парнем обычно происходил в хороводах. Выходя замуж "уходом", девушка уносила скрытно от других свое платье из родного дома. Ослушники, то есть вступившие в брак без согласия родителей, не впускались в дом, а если ослушницей являлась дочь, то ей не отдавали приготовленное приданое, пока их не прощали родители. У С.В.Максимова [99] описан случай, что одному жениху отморозили руки, заставив простоять битых семь часов на тридцатиградусном морозе у дверей его "богосуженой", но "не суленой". Только это несчастие и "умилостивило" отца и мать невесты.

Любопытно, что в таких случаях родители не жаловались и не требовали наказания детей, хотя закон предоставлял им такое право. Про девушку, ослушавшуюся, не повинующуюся родителям говорили - "снимает волю". "Ей што муж-то, коли она с отца, с матери волю снимает" [100].

По мнению поморов, для счастья семейной жизни вместо любви и свободного выбора достаточно одного родительского благословения, так как "у детей их, вступающих в брак, разум глупый, так что если они сами будут выбирать себе друга жизни, то непременно ошибутся и будут несчастливы в семейной жизни; если же вступят в супружество с благословения родителей, хотя и принужденно, против собственного желания, все-таки они будут счастливы: сжившись, слюбятся"[101]

Практически все исследователи Русского Севера главным мотивом заключения брака считают побуждения экономического характера. Так, по мнению В.А.Зибарева, при заключении брака преобладали не любовные мотивы, не осознание необходимости воспроизводства жизни, а стремление получить лицо, без которого невозможно создать семью; хозяйку, выполняющую целый цикл работ, несвойственных или недоступных мужчине. Эту же причину не исключает и А.Я.Ефименко: "Молодые люди и вдовцы решаются на женитьбу не столько по влечению сердца, сколько, по необходимости чисто экономической"[102].

"Основа народной жизни, семья, у здешнего населения, - подчеркивал П.С.Ефименко в одном из своих исследований, - складывается главным образом под влиянием экономических, материальных побуждений: жизнь промыслового человека, обусловливает необходимость брака. Крестьянин женится рано, для поддержания родного хозяйства или наличных членов семьи; ему нужна рабочая сила, он и получает ее в лице жены. Считая брачную жизнь следствием чисто хозяйственных потребностей, крестьяне все женятся, за исключением разве неизлечимо больных и уродов, да еще раскольников" [103].

Мнение Г.Вертепова в целом согласуется с этим: "Чувство любви по большей части не играет почти никакой роли. Большинство браков заключается по побуждениям экономического характера" (9, с.88). Однако он выделяет еще два других мотива: случайность и привычку. "Часто все дело сводится к простой случайности: вздумал - и женился. Немало брачных союзов являются результатом привычки, приобретенной в добрачном сожительстве"[104].

Браки, основанные на любви, были редки, исключение составляли Онежский, Кемский и Поморский берега, где родители уступали сговорившимся между собой детям, и "большинство браков совершалось по взаимной симпатии". Недаром здесь были распространены пословицы и поговорки:

- Хоть в лесной избушке жить, да за любимым быть.

- Хоть бы на камушке нагим, да с миленьким одним.

- Ну, сошлись два голыша, да любовь хороша!

Таким образом, в основе как коллективных, так и индивидуальных норм поведения, касающихся взаимоотношений юношей и девушек, лежал взгляд на семью как на важнейшее и непременное условие жизни каждого крестьянина. Вся система поведения молодежи в добрачный период была ориентирована на развитие тех отношений, которые должны завершиться вступлением в брак. В целом все "посиделки" назывались игрой; если игра не заканчивалась браком, то считалось, что перехода в иную возрастную категорию не произошло, и общественное мнение расценивало таких людей как неполноценных. Так, после 25 лет для девушки каждый год считался "напрасно просиженной лавкой". Тридцатилетний возраст был конечным временным барьером холостой жизни и для мужчин. Засидевшегося холостяка причисляли к разряду стариков; в последующих молодежных гуляньях он уже участия не принимал, а женатые молодые мужчины - "женачи" чурались его. По мнению М.М.Громыко, такой образ жизни считался отклонением от нормы, странностью . "Вообще говоря, почти все девушки в деревне выходят замуж. Даже если девушке случилось "проступиться", забеременеть и родить, то она все же сыщет со временем мужа, хотя какого-либо бедняка или вдовца. Таким образом, "незамужницами", "вековушами" или "домахами" остаются лишь весьма не многие. Но и здесь причиною бывает большей частью не "грех", а лишь физическое уродство или душевное расстройство.

Семейного человека поморы называли "семьяк", а имеющего большую семью - "семьянистой"; "семьиться" означало делаться семейным человеком, заводиться семьею. Вообще семейные узы уважались северными жителями. Чистота нравов требовалась более от замужней женщины чем от девушки. По этому поводу И.Калинин писал: "Несмотря на жизнь супругов в разлуке, до последнего времени на Онеге не замечалось особого понижения нравственности. Случается иной раз так, что едва успеют повенчаться, как молодожен должен ехать на ч жую сторону в составе артели, и, тем не менее, оставшаяся дома молодуха весьма редко нарушает супружескую верность"[105].

А Г.Цейтлин об отношениях между мужем и женой, юношей и девушкой отзывался следующим образом: "После того, как парень и девица превратятся в мужа и жену, у каждого из них тоже очень ограничено общение с посторонними другого пола. Не считаются предосудительными беглые деловые разговоры и обмен несколькими фразами в гостях. Но, например, прогулка по улице женатого мужчины с посторонней женщиной или замужней женщины с посторонним мужчиной, уже противоречила бы местным обычаям" [106].

Вплоть до первой четверти XX века брак являлся экономической сделкой между семьями (к весне нужна работница), но наблюдалась интересная деталь: традиционное осознание этой "экономической сделки" молодежью создавало возможность свободных добрачных отношений в своем кругу. По сведениям конца XIX - начала ХХ веков, на добрачные половые связи молодежи родители смотрели сквозь пальцы[107]. "Местное общественное мнение относится сравнительно терпимо к случаям несоблюдения "девичьей чести" до брака". Общерусская тенденция к свободному взгляду на добрачные отношения молодежи, по мнению Т.А.Бернштам, имевшая архаичные корни, приводили к появлению добрачных детей: "Холостяга пока женится, 2-3 детей имеет от разных матерей" [108].

Обычаи публичного оповещения о "нечестности" молодухи на следующий день после свадьбы, - по мнению Т.А.Бернштам, - были редки и, как правило, связаны были с женитьбой парня не по своей воле (т.е. это был способ мести с его стороны). В северо-русской свадебной поэзии сохранились коротенькие песенки-заклинания, широко распространенные в основном в ритуалах, связанных с главным персонажем обряда - невестой - и особенно с той частью обряда, которая включает испытание молодки родом жениха после первой брачной ночи. Вслед за расспросами тысяцкого о честности или нечестности девушки в зависимости от ответа невесте пелись песни-заклинания с пожеланием благополучия или хулительные песни.

Так, если на вопрос: "Лед долбил или шугу мешал?" - жених отвечал в пользу невесты, то ей пелась песня сродни величальной:

Чья это умная дочь,

Да чья это разумная дочь?

Да умнаго батюшка,

Да разумные матушки...

Дальше следовало пожелание благополучия. Если же жених говорил, что девушка нечестна, то свадебный хор не скупился на корильные слова:

Сколько в лесу кочек -

Столько тебе дочек,

Сколько угородов -

Столько уродов,

Сколько в лесу пеньков -

Столько тебе шпаньков...

В этом случае вместо определений "умная", "разумная" за невестой закреплялось производное от ругательного - "блецкая".

Приведенные тексты - это песни с императивным заклинательным тоном; с их помощью "род" как бы участвовал в создании новой семьи".

"Меры посрамления родителей, когда дочь девица выйдет в замужество не целомудренною в Пинежском уезде употребляются следующие: на другой день после венца приготовляется особая « колюбака». Если невеста оказалась целомудренной, пирог наполняется рыбой. Но ежели она не сохранила девственности, в таком случае колюбака печется с пустым местом. По получении ее, родители невесты или радуются, или плачут. В особенности бесчестье падает на мать, которая не могла сберечь свое дитя от постыдства. Нецеломудрие молодой обозначается также подаванием родителям ею пива в оловянном стакане с проверченной дырой. Эти обряды как бы подчеркивали, что благовоспитанность девушки, ее целомудрие зависит от отца и матери"[109]. Однако, на внебрачных детей часто смотрели снисходительно. Более того, даже на Поморском и Зимнем берегах, находившихся под сильным влиянием старообрядчества, довольно часты были добрачные ("сколотные", "загульники") дети, причем и они в редких случаях являлись препятствием к браку. Старообрядцы считали забеременевшую до брака девушку достойной с успехом выйти замуж, ей даже отдавали предпочтение - значит, способна к деторождению.

В 1868 г. Архангельские Губернские ведомости сообщали: "В тех деревнях, где, как, например, в Лямце, Онежскаго уезда, девушками очень дорожат и жених не так то легко высватывает себе невесту; они выдаются замуж в пожилых летах, иногда в 25 лет; что развивает усиление распутства. Когда священник делает замечание касательно этого порока,

крестьяне обыкновенно говорят: "Что же нам делать, бачка? Так и искони у нас ведется; девка родит, сама и водится с ребенком". Если свя енник посоветует выдавать дочерей в замужество, когда исполнится 16 или 17 лет, для прекращений порока, то получает в ответ: "Эка парень, корми да воспитывай дочь свою, да, ничего не бывало, поскорее и отдавай в работницы чужому человеку, а родителям-то своим она когда заработает за воспитание? Нет, этак нам не надо". Впрочем, и женихи не брезгуют девичьим пороком" (АГВ, 1868 г., N 28).

О двойственном отношении к таким девушкам говорит также тот факт, что девственная, невинная девушка имела особое название - "непрочата". А.А.Чарушин в статье "Волостные суды в их бытовом отношении" приводит такой пример: крестьянская девушка обратилась в суд с просьбою о выделе ей части отцовского наследства. При разборе выяснилось, что у просительницы трое незаконных детей, и суд, обратив внимание на ее вольное поведение, значительно уменьшил размер причитающегося на ее долю наследства[110]

Представляют несомненный интерес семейные обычаи, касающиеся порядка и условий, а также возрастных границ при заключении брака в Архангельской губернии. Любопытно отношение поморов к брачному возрасту, установленному законом (для юноши - 18 лет, девушки - 16 лет). Прибавить или убавить жениху или невесте несколько месяцев и даже лет не считалось за грех. В Пинежском уезде вступали в брак в большинстве до 20 лет, брали ровню и вообще здесь поощрялся ранний выход девушки замуж - значит, девка не засиделась . По показаниям старост тридцати волостей Мезенского, Холмогорского и Шенкурского уездов, в девяти волостях "молодцы женились в 15 лет и старше, в десяти - в возрасте 16-18 лет и старше, в одиннадцати - не ранее 20 лет. В таком же возрасте "выдают и девок в замужество". Таким образом, ранние браки преобладали лишь в девяти волостях, женитьба 25-35 лет отмечена по 18 волостям (из 30)[111].

На Поморском берегу, например, девицы сидели "в девках" до 27-28 лет, а до 20 лет к ним относились как к девчонкам: "Эта-то стякунья давно ли на камнях сидела, рыбу удила, а уж девицей сделалась!"[112] Только с 27 лет девушка называлась "пожитой", с 28 – переставала ходить на вечеринки, а с 30 лет считалась "старой"[113]. Примерно то же самое наблюдалось на Зимнем и Карельском берегах. Скорее всего, поздний возраст вступающих в брак на этих берегах был обусловлен промысловой спецификой данных районов Поморья, где основой экономики являлись отхожие мурманский (Поморский, Карельский берега) или зверобойный (Зимний берег) промыслы, в которых было занято исключительно мужское население. Парни долгое время промышляли вместе с отцами, прежде чем могли завести свое "промысловое хозяйство" - судно, снасти и т.д., чтобы иметь возможность отделиться и привести в дом хозяйку. В отличие от земледельческих районов женщина не требовалась здесь в качестве рабочей силы на основной, хозяйственной работе - мурманском или зверобойном промысле, да и родители не имели стимула, характерного для земледельческой России, - "спихнуть девку скорее с хлеба долой". В тех поморских районах, где основным промыслом был прибрежный лов (Терский, Летний берега) или в какой-то степени развито земледелие и огородничество (Онежский, Кандалакшский, Терский, юго-восточная часть Поморского около г.Онеги), возраст девушек, вступающих в брак, был ниже (23-24 года) .

Сравнивая эти показатели с общерусскими того же времени, можно заметить, что границы брачного возраста в целом на Севере были выше, а период брачной нормы - продолжительнее, чем в других русских областях. Весьма обыкновенным явлением в Холмогорах и Онежском уезде были браки, ког а невеста старше жениха, причем даже шестью годами и более. Священники всячески противились таким бракам - не венчали вообще или до специального разрешения высшего духовного начальства, но к середине XIX века сдались: стали венчать и такие браки. Так, по переписи 1785 года выясняется большое число неравных браков, особенно в XVIII веке, причиной чему было влияние социально-экономической политики государства в период петровских реформ. В это время количество мужского населения в северных уездах сокра илось на 15 - 20%, образовался большой разрыв в численности мужчин и женщин, особенно в возрасте от 20 до 25 лет. В отдельных уездах эта группа мужчин составляла всего 40% от общего числа населения обоего пола своей возрастной группы. Такая диспропорция, безусловно, влияла на формирование семьи, вызывала преобладание не только поздних, но и разновозрастных брачных групп.

Неравные браки отрицательно сказывались на росте численности населения, на физическом его развитии. Это отметил еще М.В.Ломоносов, боровшийся против таких браков. В сохранившейся его публицистической статье "О сохранении и размножении российского народа" он писал: "В обычай вошло во многих Российских пределах, а особливо по деревням, что малых ребят, к супружеской должности неспособных, женят на девках взрослых, а часто жена по летам могла быть матерью своего мужа. Сему с натурою скорому поведению следуют худые обстоятельства: слезные приключения и рода человеческого приращению вредные душеубийства".

Источники, особенно переписные книги 1715 - 1718 гг., отразили много таких примеров. Так, в деревне Тупицыно Пежемской Устьянской волости в 1717 г. учтено всего 36 мужчин. Среди восемнадцати женатых у одного жена старше на 1 год, у троих - на 4-6 лет, у одного - на 15 лет, а у Ивана Григорьевича - на 18 лет, то есть у трети мужчин жены старше.

Фольклорные источники также подтверждают существование в Поморье неравных браков. Так, в поморском свадебном плаче девушка пела:

"Ой, как сдумал батюшко-то взамуж выдавати,

Ой, выдавати меня замуж за старого,

Ой, замуж-от меня не за ровню,

Ой, не за ровней-от замужом жить-то беспокойно,

За младым мужом да было некорыстно,

Ой, как что за ровнюшкой да жить было приятно...".

или

"Не отдай меня, мати, старому,

Старый муж, погубитель мой,

Погубит мою буйну голову,

Да все девичье украшеньице".

Заключенный брак с обрядами и юридическими условиями считался нерушимым: "Женитьба есть, а расженитьбы нет"; "Худой поп обвенчает и хорошему не развенчать".

Таким образом, анализ предбрачной обрядности позволяет выделить следующие особенности подготовки молодежи к семейной жизни:

1) Особую роль в контексте семейной обрядности играло целенаправленное привлечение обществом внимания детских и молодежных возрастных групп к межполовым проблемам. В повседневной практике такая установка реализовывалась через возможность участия подобных групп в молодежных "сборищах" (посиделках). Конечной целью таких молодежных "собраний" было определение степени готовности к браку предполагаемых пар, ознакомление их с нормами полового поведения, выявление отношения к данному браку сельского общества.

2) Большинство молодежных сборищ и гуляний являлись подготовкой к будущей семейной жизни и отношение к ним определялось в первую очередь этим событием, поэтому "вечеринки", "беседы", "игрища", "хороводы" представляли собой по существу публичные смотры девушек и невест.

3) Несмотря на относительную свободу и поведения молодежи, многочисленные добрачные связи и договоры молодых людей о женитьбе, в Поморье все же практически повсеместно существовал институт насильственного брака. Молодежь по-своему сопротивлялась браку по принуждению: девушки отдавали тайком залоги, после чего родители вынуждены были соглашаться на брак; устраивали свадьбы "убегом", "уходом" и т.д.

4) Основными мотивами заключения брака были следующие: побуждения экономического характера, случайность, привычка, любовь, осознание необходимости воспроизводства жизни.

Список источников.